|
Краткая аннотация: "Судья и его палач" - первый детективный рассказ Дюрренматта. В нём он фактически изложил свои каноны детектива: пессимизм и философичность вместе с привычным расследованием.
Детективный роман "Судья и его палач"(1950) не является "швейцарским" в том
смысле слова, что его действие не ограничивается Швейцарией. Собственно действие и
вражда между комиссаром Бэрлахом и Гастманном начинается за сорок лет до
изображаемых в произведении событий - в Стамбуле. Дюрренматт приобщает Швейцарию
временно и пространственно в более обширное, мировое пространство. Писатель
показывает, что в течение сорока лет произошедшее в Стамбуле убийство остаётся
безнаказанным. Глобализация делает упрямство и заслуги Бэрлаха, пресмыкание перед
сильными мира сего начальника полиции Лютца и, наконец, масштаб преступления
Гастманна еще выразительней. При помощи этих трех фигурах Дюрренматт изображает
перед читателем свою картину мира. Комиссар Бэрлах, опытный сыщик, склонен проявлять
своеволие и не всегда выполнять указания начальства, особенно если эти указания
противоречат его кодексу чести. В своём стремлении погасить старый счёт с Гастманном
Бэрлах всё отчётливей готов отойти от норм закона.
Когда Дюрренматт писал этот роман, в Швейцарии ещё были очень свежи
воспоминания о национал-социализме. Рассказчик сообщает, что причиной возвращения
Бэрлаха из Германии в 1933 была не столько большая любовь к Берну, который он часто
называл золотой могилой, а оплеуха, которую он дал высокому служащему тогдашнего
немецкого правительства.
Критикуя официальное отношение в собственной стране к Третьему рейху,
Дюрренматт пишет следующее: „ [...] в Берне её (оплеуху) оценили [...] сначала как
возмутительную, потом как достойную осуждения, но потом все же объяснимой и наконец
даже единственно возможной для швейцарца; но только после 1945."
Начальник полиции Лютц вводится в качестве образа полицейского чиновника,
который много путешествовал и многое повидал. Дюрренматт повествует о нём следующее:
„ Этот служащий, который попал в бернскую полицию благодаря происхождению, только
возвратился в Берн из командировки в нью-йоркскую и чикагскую полицию и потрясён
допотопностью борьбы с преступностью в швейцарской столице.
Мировоззрение Лютца прямо противоположно по направленности и широте взглядов
Бэрлаху, при этом Лютц предстаёт как лишённый патриотизма человек, в отличие от своего
подчинённого.
Лютц позволяет своему товарищу по партии Швенди, который представляет
интересы Гастманна, запугать себя и находит его упрёки, суть которых состоит в том, что
швейцарцы невоспитанны и закрыты для остального мира, совершенно обоснованными, так
как они отражают его собственные предубеждения.
Результат от поездок Лютца - скорее слепое восхищение чужим, чем расширение его
профессионального опыта. От него не отстаёт и продажный адвокат Гастманна, Швенди,
который, заручившись поддержкой, легко критикует при Лютце имеющиеся улики против
своего клиента. Вот что он говорит Швенди, который жалуется о том, что Тшанц и Бэрлах
проникли на земельный участок Гастманна во время вечернего мероприятия и застрелили
сторожевую собаку: „ Старый комиссар, который там тоже участвовал, он уже гниющее
железо, с этим я согласен. [...]. Люди совершенно некомпетентные в криминалистике. Когда
я вспоминаю о Чикаго, я вижу наше положение совсем безнадежным. “
Беседу, которую ведет начальник полиции Лютц с продажным членом национального
совета, военачальником и адвокатом Гастманна Швенди, показывает, как можно ослепить
светской атмосферой других. Речь идёт о Швенди: „Его глубокоуважаемый клиент
(подразумевается Гастманн), буркнул руководитель, обладает теперь необходимыми
человеку атрибутами. Будучи много лет послом Аргентины в Китае, он также пользуется
доверием чужой власти и как бывший президент правления жестяного треста среди
промышленников.“
Одновременно с глобализацией фигуры Гастманна Дюрренматт увеличивает величину и срок
давности его преступления. Это же обстоятельство усложняет для Бэрлаха возможность
привлечь его к ответственности.
Встреча обоих в Берне начинается с откровенного обмена мнениями между двумя
„глобальными игроками”. Гастманн раскрывает перед комиссаром свою философию
произвола, суть которой состоит в том, что он волен творить всё, что угодно, зло или добро
– для него это не принципиально. Много лет назад он поклялся Бэрлаху, что тот не сможет
ничего доказать, оставаясь в жёстких рамках закона. И теперь, дома, в Швейцарии, должен
решиться спор, который начался в Стамбуле. На этот раз Бэрлах изменил свою тактику и
организовал убийство давнего врага руками своего коллеги Тшанца.
|
